Особенно отчетливо эта закономерность проявилась во второй половине ХХ века в
связи с ускорением НТП и подведением под него новой информационной базы.
Широкое подключение отечественной обрабатывающей промышленности к МРТ – отнюдь
не легкая задача. Многие сомневаются в возможности ее решения, ссылаясь, помимо
прочего, на исторические традиции и российский менталитет, выпестованные на
идее самодостаточности.
От отчаяния
безнадежности мы бросаемся к судорожному переделыванию мира, ломаем собственную
судьбу и с восторгом твердим, как заклинание, слова Ф.И. Тютчева: «Умом
Россию не понять…» А, собственно, почему? И дали ли себе труд те, кто сжился с
этой формулой, вдуматься в ее, по сути, оскорбительный смысл, оскорбительный
для нас и для других. Все подходят под общую мерку, а мы нет. По какой такой
причине? Нигде и никогда мы не найдем ясного ответа на этот вопрос. «Подразумевается
наша исключительность, но это не более чем самолюбование, национальный нарциссизм,
якобы возвышающий нас, но в действительности говорящий о нашем бессилии быть
ответственными. Вот и на западе с этим ныне согласны, но в смысле
обратном — унижающем нас. Для нашей мегаломании оснований нет, для их
уничижительного суждения о нас есть все основания»[23].
«П.Я.Чаадаев
высказал и мысль о великой предназначенности страны, о ее исключительной роли в
человеческой истории, ее абсолютно новом предвозвещенном свыше искупительном
месте в семье народов»[24].
Правду искупительства, мессианизма последователи этой мысли стали видеть в
самой отсталости, патриархальности народа, в его темных смутных исканиях,
страданиях, созданных отнюдь не всевышними предписаниями, а вполне
человеческими решениями. Занялись его душой и в ней обнаружили много такого, чего
нет в душах иных наций; даже в ее падениях и мерзостях усмотрели
предзнаменования очищения и страдания за все человечество разом. Эти и многие
подобные представления стали нормой национальной идеологии. Национальному
самолюбию льстят прорицания, в которых народ обнаруживает себя орудием некоей
высшей силы, решающей через него таинственные сверхчеловеческие задачи,
что ему
предопределено открыть миру чарующие горизонты будущего, которое станет уделом
человечества, что в его несчастной судьбе искупится вселенская неправда. И
русский человек мыслился средоточием любви, открытости миру, всепрощения и
сострадательности. На этот счет в нашей литературе и публицистике сказано много
и сказано завораживающе красиво. Причем не только в мистико-провиденциальных
трактатах. «В политических трактатах недавнего прошлого была обоснована наша
роль, как первопроходцев в светлые дали, как центра революционного
преобразования мира. Правые и левые сходились в одном: в исключительной
предназначенности России. Религиозные мистики и революционные фантазеры думали
в унисон»[25].