Появилось осознание важности иметь в лице России серьезного партнера в мировых делах, в том числе в целях реализации стратегической внешнеполитической цели повышения роли Японии на международной арене, включая обретение постоянного членства в СБ ООН, а также в целях использования отношений с Россией для обеспечения стабильности и безопасности, прежде всего в наиболее чувствительном для японских интересов регионе Северо-Восточной Азии[109].
В период «холодной войны» Япония воспринимала Советский Союз как угрозу своим национальным интересам и выполняла свои обязательства по военно-политическому союзу с США, ограничивала отношения с Москвой. И в Вашингтоне следили за тем, чтобы Токио не шел на серьезное улучшение отношений с Советским Союзом.
В этой связи показательна публикация в японской прессе содержания закрытых переговоров, которые вел в Пекине в феврале 1973 года государственный секретарь США Генри Киссинджер с китайским руководителем Мао Цзэдуном. На беседе с Мао 17 февраля Г. Киссинджер делал акцент на том, что «будет опасно, если Япония и Советский Союз установят тесные политические отношения»[110].
Примечательно, что почти через четверть века в японской политической элите определяющим стало мнение, что с учетом всего комплекса проблем Японии с Китаем и США Токио жизненно важно усилить «российский вектор» политики. Потому национальным интересам Японии отвечает сближение с Россией.
Эти выводы находили подтверждение и в публикациях японской прессы, а также в высказываниях видных ученых. Газета «Иомиури симбун» в статье, посвященной проблемам российско-японских отношений, указывала на то, что стремление премьер-министра Рютаро Хасимото к улучшению отношений с Россией связано с намерением обеспечить поддержку России на получение Японией статуса постоянного члена Совета Безопасности ООН, а также важностью нормализовать отношение с Россией с учетом китайского фактора, поскольку Китай начал стремительно наращивать свою мощь[111].
В-третьих, в Японии более обращалось внимание на то, что создание в России рыночной экономики открывало новые перспективы для японо-российского взаимодействия в экономической сфере. Именно в то время японская пресса, в том числе близкая к деловым кругам, с озабоченностью указывала на тот факт, что в 1996 году объем двусторонней торговли сократился на 17%, А он и без того не был значительным: японский экспорт- около 1 млрд. долл., а импорт из России - 3,9млрд. долл. Японская пресса призывала японские компании не уступать европейским и американским фирмам, которые начали завоевывать определенные сегменты российского рынка[112].
Наконец, играло свою роль и развитие внутриполитических процессов в Японии. В 1996 году пост премьер-министра после некоторого перерыва вновь занял представитель либерально-демократической партии, ее лидер Р. Хасимото.
Таким образом, завершился период определенной внутриполитической нестабильности, и состоялось возвращение к власти наиболее влиятельной политической силы современной Японии. Председатель либерально-демократической партии Р. Хасимото одним из первых среди японских политиков осознал важность улучшения отношений с Россией. Еще будучи министром внешней торговли и промышленности, он выступил инициатором выдвижения плана японского содействия российским экономическим реформам.
Можно сказать, что Р. Хасимото проявил большую дальновидность, правильно оценил важность хороших отношений с Россией с точки зрения национальных интересов Японии, продемонстрировал немалую политическую смелость, предложив нестандартный подход к поиску выхода на урегулирование территориальной проблемы[113].
В целом его роль в формировании нового качества отношений с Россией сопоставима в известной степени с деятельностью другого видного японского политика - Итиро Хатоямы, внесшего с японской стороны решающий вклад в дело нормализации японо-советских отношений после Второй мировой войны. Р. Хасимото обосновал принципы, на которых должно основываться улучшение японо-российских отношений.
Во-первых, это принцип доверия.
Излагая свою «доктрину», японский премьер-министр особо отметил, что «в конечном счете, межгосударственные отношения не смогут получить продвижения до тех пор, пока не будет отношений подлинного доверия между теми, кто непосредственно сидит за столом переговоров»[114].
В этом контексте он выразил намерение установить еще более тесные, дружеские, доверительные отношения с Президентом России.
Второй принцип продвижения японо-российских отношений был определен как принцип взаимной выгоды. Он подразумевает, что Япония и Россия, согласовывая взаимные интересы, не будут пытаться получить одностороннюю выгоду, то есть не будут применять подход, предполагающий появление выигравшего и проигравшего. В этом смысле японский премьер разделял неоднократно высказывавшуюся Президентом Б. Н. Ельциным мысль о том, что после завершения эпохи «холодной войны» в международных отношениях не должно более быть «победителей и побежденных»[115].
В качестве третьего принципа Р. Хасимото назвал принцип долгосрочного подхода. При этом имелась в виду необходимость создать прочную основу для улучшения японо-российских отношений, которые будут унаследованы следующими поколениями японцев и россиян и будут развиваться в 21 веке и даже далее.
Три принципа, выдвинутые главой японского правительства, - доверие, взаимная выгода, долгосрочный подход - отражали именно то, что следовало сделать базой построения двусторонних отношений, отвечающих реалиям новой эпохи[116].
Российская сторона предложила дополнить три принципа четвертым - принципом тесного экономического сотрудничества. Японская сторона выразила свое согласие, и вышеупомянутые четыре принципа были включены в Московскую декларацию об установлении созидательного партнерства, подписанную 13 ноября 1998 года Президентом Б. Н. Ельциным и премьер-министром К. Обути в ходе официального визита последнего в Москву.
Об экономическом сотрудничестве довольно подробно говорил в своем выступлении в Кэйдзай Доюкай R Хасимото.
В качестве наиболее перспективного направления такого сотрудничества он выдвинул идею совместной разработки энергетических и сырьевых ресурсов России, в первую очередь в районах Сибири и Дальнего Востока. Причем эффективное использование этих ресурсов виделось, с одной стороны, как своего рода «детонатор* для стабильного экономического развития России, с другой - как фактор стабилизации энергетической ситуации в азиатском регионе, как фактор, способствующий укреплению доверия и становлению мирных отношений во всей Восточной Азии[117].
Принцип долгосрочного подхода предписывает использовать уже накопленный положительный опыт по укреплению доверия в районе островов, а именно: посещение японцами могил, обмены между жителями четырех островов и Японии, переговоры по заключению соглашения о безопасном промысле. Все это для того, чтобы «обозначить направление к решению территориальной проблемы». Мы, подчеркнул Хасимото, намерены спокойно продолжать переговоры, основываясь на долгосрочном подходе[118].
В российском руководстве «многоплановый подход» воспринимали как отход от устаревшего и маю что давшего для развития двусторонних отношений и продвижения к заключению мирного договора «принципа расширяющегося баланса отношений»- Как полагали в Москве» речь не идет о намерении японской стороны менять свою позицию по территориальной проблеме, но о ее решении сделать свой курс более реалистичным, прагматичным, то есть не превращать весь комплекс двусторонних отношений «в заложника одной территориальной проблемы»[119].
Нестандартность, новизна политики на российском направлении вызвали негативную реакцию тех сил в Японии, которые в оценке России продолжали руководствоваться стереотипами эпохи «холодной войны», считали, что улучшение отношений с Москвой — это «забегание вперед»[120].
Вновь зазвучали голоса, выражавшие «опасение, что японское правительство, выдвинув на первый план сотрудничество с Россией, может похоронить территориальный вопрос.
Однако воспрепятствовать начавшемуся процессу серьезной активизации двусторонних отношений практически во всех сферах подобные взгляды уже не могли.
Таким образом, можно сделать вывод, что Отношение к вопросу о рассматриваемых территориях таких российских политиков, как президент СССР М.С. Горбачев, бывший президент РФ Б.Н. Ельцин и премьер-министр РФ Е.М. Примаков, имеет один общий момент. Это — тенденция попытаться отложить решение названного вопроса на будущее. Другими словами, такой подход к данному вопросу означает “тактику, направленную на то, чтобы отложить территориальный вопрос в долгий ящик”.
Если прочитать воспоминания М.С. Горбачева то становится ясно, что он ограничивается выводом о том, что для этого необходимо было заблаговременно “создать атмосферу” для разрешения вопроса о Северных территориях. Его воспоминания непременно разочаруют тех, кто непосредственно желает решения этой проблемы. Какое бы место в этих воспоминаниях мы ни взяли, нигде нельзя прочитать о том, что если российская сторона сначала возвратит северные острова Хабомаи, Шикотан, Кунашир и Итуруп, т.е. в последовательности, обратной вышеуказанной, то российско-японские отношения немедленно улучшатся. В последнее время бывший президент СССР М.С. Горбачев стал даже заявлять: “Если бы я оставался на своем прежнем посту, вопрос о Северных территориях, вероятно, уже давно был бы разрешен”[121].
Бывший премьер-министр Е.М. Примаков придерживался в этом вопросе еще более жесткой позиции, чем президент Б.Н. Ельцин. Он был приверженцем того, чтобы разрешение вопроса о Северных территориях “отложить в долгий ящик”. Е.М. Примаков в январе 1996 года на пресс-конференции, состоявшейся сразу после назначения его министром иностранных дел, заявил, что разрешение вопроса о Северных территориях, существующего в российско-японских отношениях, следует отложить на усмотрение будущих поколений, как это сделано с вопросом об островах Сэнкаку в японо-китайских отношениях[122].
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31