Дореволюционные правоведы поднимают также такую важную проблему, злободневную и в наши дни, как зависимость в России судебной власти от решений власти исполнительной. В то время в случае какого-либо серьезного проступка судьи, суд либо выносил приговор, непосредственно лишающий судью звания (если результатом была соответствующей тяжести кара), или, когда назначалось наказание или взыскание, не соединенное само по себе с потерей права на службу, то дело передавалось на обсуждение Высшего Дисциплинарного Присутствия Правительствующего Сената, который и решал окончательно вопрос об устранении судьи от должности. Вот что пишут Гордон и Михайловский по этому поводу.
«Посмотрим сперва на порядок назначения в дисциплинарный суд разных его членов. Прежде всего, двое сенаторов первого департамента Правительствующего Сената - являются представителями не судебного, но административного элемента, ибо первый департамент - не судебный, но административный; кроме того, они не пользуются и несменяемостью - этим непременным качеством независимого судьи. Их участие в «суде над судьей» стоит, следовательно, в противоречии с двумя основными требованиями правильного судоустройства: чтобы судебная власть была отделена от административной, и чтобы судьи были несменяемы. Несменяемого судью здесь судит сменяемый администратор!..
Но первый департамент представлен в дисциплинарном суде всего на всего двумя членами... Пойдем дальше. Четверо сенаторов, - постоянных членов, - назначаются ежегодно в дисциплинарное присутствие Высочайшею властью по представлению министра юстиции. Выбор этих четырех - в руках министра. Он в состоянии (если бы допустить, что того захотел) остановиться на таких лицах, которые станут преследовать в применении дисциплинарных кар точку зрения министерских видов и взглядов; он, производя намеренный, отбор, мог бы держать на этом посту только испытанных в данном отношении лиц, не представлять в следующем году «мыслящих инако». Итак, уже шесть членов могут быть заподозрены со стороны своей уместности в высшем дисциплинарном суде. Остаются еще семеро. Трое первоприсутствующих определяются «по непосредственному усмотрению Императорского Величества» (ст. 216 учр. суд. устан.); четверо сенаторов кассационных департаментов отряжаются для присутствования в дисциплинарном суде в общем очередном порядке, т.е. без специального выбора для несения упомянутых обязанностей; назначаются же члены в кассационный сенат также по непосредственному усмотрению монарха. Однако в силу невозможности для главы государства лично знать всех тех, кого можно сделать сенаторами или первоприсутствующими, их назначение фактически редко обходится без предварительного совещания с министром юстиции: его «совещательный» голос часто имеет решающее значение.
Допустим теперь полное беспристрастие этих семи членов и их абсолютную несклонность прислушиваться к веяниям из министерства: и все же судьба предназначаемого к удалению со службы всецело зависит от того (предполагая, что шестеро заподозренных выше в тенденциозности (т.е., в предвзятости суждения) будут за его увольнение), все ли остальные семь судей выскажутся за его невиновность единогласно; ибо один отделившийся голос уже даст перевес в пользу осуждения!
Вот на какой шаткой почве зиждется оправдательный приговор: на единогласии семи...»
Можно сделать выводы, что, к сожалению, «басманное правосудие» в России, в той или иной форме существовали всегда. Судебная ветвь власти (впрочем, как и законодательная) всегда во многом зависела в России от решений исполнительной власти.
Далее вышеупомянутые юристы пишут: «Пусть в действительности министерство не имеет ни малейшего желания проводить какую бы то ни было «правительственную» политику; пусть его побуждения совершенно безупречны: оно вовсе не желает насиловать политических убеждений своих судей - ни дисциплинарных, ни подсудных дисциплинарному суду; оно отнюдь не требует от них приноровления к взглядам, которых держится в данный политический момент на надлежащий курс правосудия правительство. Пусть далее министерство совершенно не заботится о тенденциозном (т.е., с предвзятою мыслью производящемся) подборе дисциплинарного суда. Но что же? Раз в его руках есть все-таки хотя бы одна возможность подобного подбора, судьи, подверженные ответственности получат, если не обладают достаточным гражданским мужеством, лишний повод для боязни и бесцельное испытание для своего беспристрастия. Их независимость, как никак, остается зависящей от доброй воли министра: захочет он, и несменяемость сохранится; не захочет, и добьется увольнения определенным подбором дисциплинарного суда. Английский судья Моррис недавно сказал в ответ на обвинение его в угодничестве перед министерством: «правительство может скорее сдвинуть базальтовые утесы Дороги Гигантов, чем меня с моего судейского кресла». При подобной твердой уверенности в прочности своего служебного положения, судья, даже со средней безбоязненностью, будет держаться независимо от сторонних соображений о своем «завтра»; между тем, мудрое законодательство должно рассчитывать в своих судьях на готовность к самопожертвованиям именно только среднего типа людей.
Отсюда понятно, может ли наш судья находиться на той ступени независимости, на которой стоят, положим, английские судьи, из которых один, в ответ на просьбу правительства поскорее назначить к слушанию дело, с гордостью сказал: «английского судью не просят ни о чем»!»
Конец XIX века в России, как и начало века нынешнего, был периодом судебных реформ. В работах Шершеневича этот процесс описывается очень подробно.
Созданные судебными уставами 1864 г. общие и мировые судебные учреждения заменили сложную и запутанную систему дореформенных судов. Эта система, восходившая корнями к Учреждению о губерниях 1775 г., не удовлетворяла ни одному из главных требований рационального судоустройства. Суды не были выделены в особое ведомство, а входили в состав общей администрации, вследствие чего не пользовались ни самостоятельностью, ни несменяемостью. Притом, будучи обязаны применять законы по их буквальному смыслу, они должны были, в случае сомнения в смысле закона, обращаться за разъяснением к высшей инстанции, которая, в свою очередь, не имела права самостоятельно устранить сомнение, а обязана была «представлять по порядку своему начальству», пока вопрос не переходил на разрешение законодательной власти, принимавшей, таким образом, в нарушение принципа разделения властей, непосредственное участие в отправлении правосудия. Далее, судебные учреждения были многочисленны, разнообразны и носили сословный характер: как личный состав, так и компетенция их изменялись в зависимости от принадлежности тяжущихся к тому или иному сословию. Кроме того, деятельное участие в отправлении гражданского правосудия принимала полиция. Инстанций было много, так что сколько-нибудь ценные и сложные дела перерешались не менее пяти-шести раз. Личный состав судей был низкого уровня, а служебное положение их жалко. Судьями могли быть лица без всякого образования, малограмотные и даже совершенно неграмотные. Они находились в полном подчинении у губернской администрации и были материально не обеспечены.
Первую инстанцию составляли уездные суды (для дворян), надворные (в столицах для разночинцев), магистраты и ратуши (для городских обывателей), а также полицейские под разными названиями.
Второй инстанцией служили палаты гражданского и уголовного суда; третьей - департамент Сената; четвертой - общее собрание департаментов Сената; пятой - комиссия по принятию прошений на Высочайшее имя; шестой - Государственный совет. Кроме того, в разрешении некоторых категорий дел принимали участие казенные палаты, палаты государственных имуществ, министры, обер-прокуроры и другие учреждения и лица, так что число инстанций удваивалось.
В земских судах участвовали наряду с полицейскими чиновниками выборные заседатели от дворян и от поселян ведомства государственных имуществ, а в управах благочиния - заседатели по выбору городских обществ. Но заседатели, в особенности поселяне, не могли оказывать сколько-нибудь заметного влияния на отправление правосудия, которое сосредоточивалось всецело в руках полицейских чиновников, находившихся в полном подчинении у своего начальства, обремененных многочисленными, чисто административными обязанностями и не подготовленных к выполнению судебной функции даже в самых скромных размерах.
В уездном суде участвовали под председательством уездного судьи, назначавшегося правительством, два заседателя от дворянства и два от поселян; первые принимали участие в разрешении всех дел, а вторые - только тех дел, которые касались поселян. Председатели палат гражданского и уголовного суда назначались Высочайшей властью из числа кандидатов, избранных дворянством; товарищи председателей назначались Высочайшей властью по представлению министра юстиции; два заседателя избирались дворянами и два городскими обществами. Но ни от кого из членов этих судебных мест не требовалось юридического образования. Для заседателей никакого вообще образовательного ценза не было установлено, так что ими могли быть и в действительности бывали лица неграмотные.
Так как служебное и материальное положение выборных судей не представляло ничего заманчивого, то, само собой разумеется, не могло и привлекать на эти должности сколько-нибудь выдающихся людей. Дворянство тоже не дорожило своим правом участвовать в пополнении судебной магистратуры и руководствовалось при выборах не достоинством кандидатов, а партийными и иными посторонними соображениями. При столь неудовлетворительном составе судов, при неподготовленности их к отправлению правосудия и, вдобавок, при том значении, какое было придано законом судебной канцелярии, обязанной заботиться о разъяснении обстоятельств дел и составлять докладные записки, центр тяжести по производству дел переместился, естественным образом, с судей на канцелярию. «Все зиждилось на секретаре, он и был вершителем дела, он писал журналы, а прочие члены если и являлись в суд, то только для подписи оных».
Служебная зависимость судей и тем более секретарей от администрации лишала их возможности действовать самостоятельно и открывала простор для разного рода посторонних влияний. Судебные уставы воздвигли здание юстиции на совершенно новом фундаменте. Они отделили судебную власть от законодательной и административной и создали особую, вполне самостоятельную систему судебных учреждений, которой и вверили отправление гражданского правосудия. Число судебных инстанций было сведено до двух, над которыми поставлен, в качестве верховного блюстителя закономерной деятельности судов, гражданский кассационный департамент Сената, и его решения объявлены окончательными, не подлежащими контролю со стороны законодательной власти. Вместе с тем были приняты все возможные в то время меры к тому, чтобы судейские должности замещались лицами, обладающими необходимой подготовкой и нравственными качествами. Судьям было дано высокое служебное положение и назначено достаточное содержание. Чтобы окончательно оградить их независимость, судебные уставы провели принцип несменяемости с безусловной последовательностью и уничтожили чинопроизводство и представления к наградам. Словом, субъективные гарантии правильного отправления правосудия, лежащие в личном составе судей, были доведены судебными уставами до максимума.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
