Ценноспкмуманигарное и творческое познание. Мы будем придерживаться предельно широкого истолкования гуманитарного рационального познания, которое включает в себя не только гуманитарные науки (историю, культурологию, литературоведение, моралеведение, искусствоведение), но и искусство (литературу, театр, живопись и т.д.). Для их объединения воедино есть серьезные резоны, хотя, несомненно, есть и различия. Сначала мы остановимся на сходных чертах.

Объектом гуманитарного познания являются не закономерности природы или общественной жизни (как в естествознании и общественных науках) и не абстрактные идеальные объекты в виде чисел или логических отношений (как в логике и математике), а собственно человеческие (гуманитарные) смыслы и ценностные представления, обретающиеся в «символическом теле» культуры. Одна и та же предметность может быть объектом и гуманитарного познания, и наук логико-понятийного цикла, и технических наук. Так, для культуролога собор Парижской Богоматери -- архитектурное сооружение, блестяще воплотившее дух Средневековья. В архитектурном своеобразии собора органично художественно воплотились ценности и идеалы средневекового человека. Для инженера тот же собор будет представ-лять чисто конструктивный интерес -- распределение нагрузки на различные балки, устройство арки и т.д. Для химика может оказаться любопытным химический состав красок, использованных при отдел-ке витражей, и т.д.

Здесь познание неотделимо от творчества и подразумевает сотворчество творца и реципиента. Познает и творит не только художник, историк или культуролог, но читатель и зритель становятся сотворцами при восприятии их произведений. Отсюда вытекает неустранимость личностно-субъективной составляющей из ткани гу-манитарного рационального познания. Безличный компонент знания здесь может быть сведен к минимуму.

Гуманитарные смыслы слоисты и текучи, а адекватный язык гуманитарного рационального познания -- это язык метафор, символов и притч. Логическое рассуждение в понятиях, категориальная рефлексия здесь, конечно, имеют место (особенно в гуманитарных науках), но никогда не приобретают самодовлеющего значения. В деятельнос-ти любого историка и литературоведа, не говоря уж о творческих актах художника, всегда огромную роль играют фантазия, воображение и интуитивное схватывание предмета

Главный метод гуманитарного рационального познания -- метод понимания (интерпретации) смыслов, а не объяснения явлений. Отсюда такое внимание в гуманитарных науках к герменевтической проблематике, да и философская герменевтика ведет свое начало от гуманитарных наук. Целью гуманитарного познания и творчества оказывается стремление к наиболее емкому и убедительному выражению своих, а также глубокому и оригинальному пониманию чужих смыслов, вложенных в исторический или художественный текст, картину или та-нец. Гениальный творец -- тот, кто создал вещь, «смысловое поле» которой глубже его собственного замысла и интерпретируется после-дующими поколениями каждый раз по-новому. Талантливый же вос-приемник гуманитарных символов и текстов -- тот, кто вычитал их смыслы глубже и тоньше, нежели другие познающие «Я».

Гуманитарное познание имманентно диалогично, как показал М.М. Бахтин. Творец и восприемник всегда ведут между собой диалог, разворачивающийся в историческом времени и уходящий в бесконечность.

Вместе с тем между искусством и гуманитарными науками в рамках единой рациональности гуманитарного познания существуют и серь-езные различия, в силу чего искусство и может быть выделено в само-стоятельный вид знания, тяготеющий к внерациональным формам.

Во-первых, гуманитарные науки ориентированы на стандарты науч-ности и рациональности письменного текста. Их знания должны быть интерсубъективно выражены и дискурсивно обоснованы. Таково требование научного сообщества, хотя в процессе получения исторического, культурологического или искусствоведческого знания ученый-гуманитарий тяготеет к методам искусства. Невозможно представить историка (уровня Тарле, Манфреда или Броделя) без дара воображения, а культуролога уровня Хейзинги без дара интуиции и способности вживания в исторический контекст.

Во-вторых, в искусстве и в его восприятии огромную роль играют эмо-ция и экспрессия. Здесь смыслы прежде всего субъективно переживаются, а только потом рационально осмысливаются, если это вообще оказыва-ется возможным. В гуманитарных же науках преобладает ориентация на понимание и выражение общезначимых гуманитарных ценностей и смыслов. «Войну и мир» литературовед и простой читатель прочитывают по-разному. Профессионал, который, несомненно, должен быть и талантливым читателем, все же обязан сдерживать свою субъективность и посильно аргументировать в тексте свою теоретическую позицию.

Суммируя, можно сказать, что в искусстве преобладает творческое познание, а в гуманитарных науках -- познающее творчество; задача искусства -- выразить и пережить познаваемые смыслы; в гуманитарных науках -- познать выражаемые и переживаемые смыслы.

Если представить искусство и науку в виде двух частично пресекающихся кругов, то гуманитарные науки как раз попадут в область их взаимного пресечения., Однако мы имеем все основания отнести гуманитарные науки вместе с искусством все же к единой гуманитарной рациональности по той причине, что она пронизана ценностными представлениями, а еще точнее -- структурирована ценностными категориями.

Действительно, еще В. Дильтей заметил, что «жизнь (в данном контексте имеется в виду духовная жизнь. -- Прим. авт.) в своем своеобразии постигается с помощью категорий, которые чужды познанию природы». Однако у самого В. Дильтея разработка ценностного категориального аппарата не приобрела сколь-нибудь систематической формы. Более обстоятельный анализ ценностных категорий дан в работах М. Шелера. Отметим его позитивные результаты.

Во-первых, немецкий мыслитель относит к духовным категориям предельно противоположные ценностные модальности, характеризу-ющие этическое, эстетическое и социальное творчество человека.

Во-вторых, он подчеркивает, что существуют два основных отношения между ценностными категориями -- жесткой оппозиции («позитивное--негативное») и предпочтения («выше--ниже»).

В-третьих, критикуя рационализм и формализм в понимании цен-ностного бытия человека, М. Шелер настаивает на принципиальной роли непосредственно-интуитивного усмотрения и смыслового пере-живания ценностей.

В-четвертых, он совершенно справедливо доказывает, что, например, в кантовской этической доктрине смешаны три довольно разных феномена: философская этика, нравственно-образованное сознание и реальное нравственное поведение.

Развивая эту последнюю мысль Шелера, можно констатировать: ценностные категории (категории Духа) имеют отношение, прежде всего к сфере гуманитарного культурного творчества и познания, ибо уникальные поступки и облик конкретной личности определя-ются иными категориальными модальностями, хотя и тесно связан-ными с категориями Духа, но при этом имеющим свою экзистенциальную специфику. На природе экзистенциальных категорий мы подробно остановимся в рамках следующей главы. Что касается логической рефлексии (в аксиологии, этике, эстетике, социальной философии) над ценностными аспектами бытия и содержанием ценностных категорий, то она исключительно важна, но никогда не в силах полностью охватить и тем более заменить живое ценностно-культурное творчество и понимание человека. Причина подобного скепсиса применительно к возможностям философской рефлексии в сфере ценностей станет ясной чуть ниже. А пока ответим последо-вательно на три вопроса: 1) какие конкретно категории могут бьпь отнесены к ценностным?; 2) каковы их функции в гуманитарном творчестве?; 3) каковы их собственные атрибуты, позволяющие эти функции выполнять?

К категориям Духа могут быть отнесены такие предельные этико-эстетические и социальные полярности, как добро--зло; прекрасное-безобразное; справедливое--несправедливое; любовь--ненависть; возвышенное--низменное; правда--обман; свобода--своеволие (про-извол); служение--рабское прислуживание; власть--господство и т.д. Сразу обратим внимание на трудность выделения ценностно-катего-риальных оппозиций, ибо они часто смешиваются и друг с другом, и с логическими категориями. Так, свободу издревле противополагают необходимости или рабству, что неточно, так как логической катего-рии необходимости противостоит логическая же категория случайно-сти; а ценностной категории рабства как пассивному смирению с внешним произволом противостоит категория служения как свобод-ное деяние во имя высших идеалов. К сожалению, благородное служе-ние и рабское прислуживание часто совершенно неверно отождеств-ляют. Точно такой же соблазн отождествления существует в связи с оппозицией «власть--господство», хотя подлинная власть всегда жерт-венна и лишена эгоизма, в то время как господство нацелено на удов-летворение собственных низменных вожделений. В правильно выде-ленных ценностных категориальных парах всегда присутствует отчетливо выраженная асимметрия «низа и верха», ценностного «не-ба» и антиценностного «дна».

При этом в рамках собственно гносеологической проблематики нас не интересует, каковы происхождение и природа подобных ценностных смысловых полюсов. Данная проблематика должна обсуж-даться в рамках аксиологии как самостоятельного раздела метафизики, также как и проблемы существования ценностных абсолютов, исто-рической динамики ценностей и специфики их национального ис-толкования. Конкретные же ценностные категории «добра», «свободы» или «правды» разбираются в рамках философской этики, эстетики, социальной философии и т.д.

Отметим особую интегративную роль категории «правда» среди всех категорий Духа, ибо она, во-первых, имеет отношение ко всем составляющим гуманитарного познания и творчества (мы говорим о «художественной правде», «нравственной правде», социальном «цар-стве правды», исторической правде и т.д.), т.е. выступает важнейшим регулятивом ценностного бытия; во-вторых, является зримой взаимодополнительной противоположностью центральной категории логико-понятийной сферы сознания -- «истины».

Категории Духа, связанные с полярными ценностными смыслами, не следует также путать с инструментальными категориями конкретных наук о духе: искусствоведческими (форма--содержание, трагическое-комическое, стиль, жанр и т.д.), моралеведческими (нрав, моральный выбор, заповедь, нравственная традиция и т.д.), обществоведческими (право, социальный слой и т.д.). Инструментальные категории есть лишь средства логико-понятийного анализа тех или иных гуманитарных областей знания и творчества.

Теперь вкратце коснемся основных функций ценностных категорий.

Во-первых, они задают не «пространство» возможных рациональ-ных смыслов, а скорее систему «вертикальных осей», где взаимодей-ствие предельных ценностных полюсов (в модальности «позитив-негатив» и «более ценно -- менее ценно») определяет ту или иную «конфигурацию» созидаемых (и воспринимаемых) конкретных гума-нитарных образов и смыслов. Человек нечто творит, понимает и оценивает всегда сквозь призму ценностных оппозиций: «хорошо-плохо», «прекрасное--безобразное», «свободное--рабское», «справед-ливое--несправедливое» и т.д.

Во-вторых, ценностные категории определяют творческое целеполагание личности, т.е. не только ее оценки, но и гуманитарные идеалы, к реализации которых она стремится. Идеально-модельные представления о прекрасном, справедливом, добром и т.д. всегда подразумева-ют их творческое воплощение.

Суммируя, можно сказать, что наличие системы ценностных катего-рий фундирует креативно-интерпретационную, оценочную и целевую деятельность в мире гуманитарных смыслов. Ценностные категории обладают отчетливой спецификой по сравнению с логическими категориями.

Во-первых, их содержание не является только мыслимым, тем более рационально мыслимым. Оно включает в себя образно-метафорические и эмоционально-личностные пласты, что подразумевает наличие интуитивно переживаемого и никогда до конца не рационализируемого компонента. Отсюда вытекает ограниченность любых философских рационализации по поводу ценностных форм познания и творчества.

Во-вторых, категории Духа не являются саморефлексивными, т.е. их отрицание не утверждает их же, а, напротив, утверждает противоположную категорию. Так, абсолютное отрицание добра есть абсолютное утверждение зла; отрицание совершенства означает утверждение ущербности и т.д.

В-третьих, полярные категории Духа не являются взаиморефлексивны-ми. Доведение добра до своей наивысшей точки -- до самопожертвова-ния -- не оборачивается утверждением зла; последовательное проведе-ние принципа соборного единения людей не превращается в раздор; неуклонное следование путем нравственного долга и чести никогда не приводит к бесчестью и разгулу низменных страстей. В отличие от сугу-бо симметричных и равноправных противоположных категорий логиче-ских категории Духа отчетливо асимметричны, ибо бинарно ценностно нагружены, воплощая духовный «верх» и антидуховный «низ».

Между ними невозможна ценностная инверсия. Данное утвержде-ние, естественно, не означает, что одна и та же ценностная категория (например, добро) не может наполняться различным, подчас проти-воположным содержанием в разные исторические эпохи и у разных народов. Речь идет о том, что здоровое ценностное сознание (и лич-ности, и социальной группы, и целого народа) всегда четко противо-полагает ценностное «небо» ценностному «дну» и всегда сопротивля-ется разрушительным попыткам их «сатанинского» смешения. Недаром в христианской традиции говорят, что дьявол живет «выво-рачиванием» мира наизнанку.

В-четвертых, системно-рефлексивны лишь ценностные категории «верха» (красота--добро--служение--правда) и, соответственно, категории «низа» (зло--рабство--безобразное--ложь). Отсюда вытекает понятие ценностного идеала, интегрально воплощающего в наглядно-символической форме те или иные базовые взаиморефлексивные смыслы категорий ценностного «неба». Это может быть художественный шедевр, нравственный эталон, харизматический социальный лидер. Иногда идеал гармонично синтезирует все фундаментальные ценностные смыслы. Таков идеал Иисуса Христа в христианской традиции: он личностно воплощает и добро, и справедливость, и красоту, и жертвенное служение.

В-пятых, и, быть может, это является самым главным: в соответствии с логическими категориями одинаково рационально мыслят; но в соответствии с категориями Духа всегда своеобразно понимают, оцени-вают и творят, т.е. самостоятельно и свободно пролагают ценностно-гуманитарные линии своего существования в культуре.

Очевидно, что ценностные и логические категории и, следовательно, гуманитарная и понятийная разновидности рационального познания являются не враждебными друг другу, а взаимодополнительными и коррелятивными ипостасями бытия нашей познавательной деятельности, которые зачастую и вовсе невозможно развести. Их взаимодействие обеспечивает многомерное видение человеком мира и самого себя.

Учитывая, что выше мы напрямую связали сознание человека с феноменом знания, немудрено, что гносеологические категории, целостно и рационально описывающие познавательный процесс, синтезируют в себе черты и логических, и ценностных категорий, занимая как бы промежуточное положение между ними. Так, ряд гносеологических категориальных пар не обладает свойством взаиморефлексивности, что свойственно всем логическим категориям. На-пример, утверждение «все познание интуитивно» не приводит к ут-верждению дискурсивного познания (и наоборот). Кроме того, ряд гносеологических категорий, позволяющих рационально и дискурсивно осмысливать познавательный процесс в целом, тем не менее при своем содержательном и конкретном истолковании подразумева-ют возможность апелляции к личностному опыту и внутренним пере-живаниям. Это касается таких категорий, как «непосредственное», «мистическое переживание», «имманентное» и т.д.

Здесь проявляется чрезвычайно важный и сложный момент, связанный с философским осмыслением познавательного процесса: знание, которым владеет и пользуется человек, может иметь и внерациональную природу, т.е., строго говоря, не покрываться полностью никакими рациональными категориальными смыслами. Однако значение гносеологических категорий в том и состоит, что, не пытаясь ответить напрямую и в исчерпывающем виде на вопрос « Что конкретно представляет собой тот или иной тип внерационального опыта?», они позволяют более или менее систематически прояснить его условия, цели и границы. Иными словами, гносеология способна вполне рационально и последовательно ответить на вопрос: «Как возможны внерациональные виды знания?» К такому анализу мы теперь и приступаем.

Литература

1. Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987.

2. Губанов Н.И. Чувственное отражение. М., 1986.

3. Кузнецов В.Г. Терменевтика и гуманитарное познание. М., 1991.

4. Мещеряков А.И. Слепоглухонемые дети. М., 1974.

5. Миронов В.В. Образы науки в современной культуре и философии. М., 1997.

6. Петров М.К. Самосознание и научное творчество. Ростов н/Д., 1992

7. Пиаже Ж., Инелъдер Б. Генезис элементарных логических структур. М., 1963.

8. Степин B.C. Теоретическое знание. Структура, историческая эволюция. М., 2000.

Страницы: 1, 2, 3