Функционеры локальных идеологий любят утверждать, что противостоящие им научные парадигмы находятся в кризисе, упадке, загнивании и т.п. В научно-идеологической полемике применялись приёмы обращения непосредственно к подсознанию, использования сильных выражений, не сопровождаемые логическими аргументами. Например, такие: «Менделевско-моргановская лженаука - выражение маразма и деградации буржуазной культуры - продемонстрировала свое полное банкротство. На поверку у нее оказалась лишь ложь <...> Стало совершенно ясно, что менделевско-моргановская генетика не имеет права именовать себя наукой» [18, с. 350]. «Развитие науки в капиталистических странах приводит к появлению <...> кучи отбросов, подлежащих отправке в помещение для нечистот <...> К этим отбросам относится и все эйнштейнианство, непримиримо враждебное объективному содержанию физической науки» [17, с. 63, 32]. Некоторые физики 1930-40-х годов (физики-материалисты), не признавали принцип дополнительности Н. Бора и В. Гейзенберга, волновую функцию Э. Шредингера, принцип эквивалентности массы и энергии, статистический характер квантовых законов, по существу игнорируя и отвергая всю квантовую механику [4, гл. 2].
Ещё одно свойство локальных идеологий, которое имеет отношение к полемической части идеологии, и большее - к её позитивной части, - это их «принципиальная неясность, неопределенность, неоднозначность и т.д.». В локальной идеологии воображаемые факты могут считаться реальными (если в этом имеется необходимость), а реальные факты - несуществующими. Так, в своё время некоторыми советскими учеными отвергался факт засоления почв при орошении, неопровержимо устанавливаемый и экспериментом, и простейшим логическим рассуждением [4, гл. 3].
«Тоталитарное общество воспроизводит себя и в научном сообществе, поскольку не может допускать в себе инородных включений» [4, гл. 4]. Государственные (большие) идеологии создают замкнутые, внутренне логичные картины мира, не совпадающие с реально существующие миром. В локальных научных идеологиях происходит точно то же самое, в своих профессиональных областях [4, гл. 3]. «Научно-идеологическая ирреальность и реальный мир различаются не на 100 %, но всегда имеют общие элементы. Создав свой ирреальный мир, локальная идеология становится замкнутой и не поддается влиянию извне. Между научно-идеологическим учением и противостоящей этому учению научной теорией возникает коммуникативная пропасть и полное взаимонепонимание. Оно напоминает взаимонепонимание, существующее между двумя <…> парадигмами (по Т. Куну - А.В.), но является более глубоким. Там речь идет о непонимании, существующем между качественно однородными, а здесь - между качественно разнородными явлениями».
«Одним из фундаментальных понятий человеческой психики является представление о единстве мира, его однородности, об универсальности действующих на всем его протяжении физических и логических законов. Наличие двух биологий, двух историй, двух физик и т.д. противоречит этому представлению. Генетика не может существовать в одной части мира и не существовать в другой. Подлинная реальность одна, и если существуют две отличающиеся друг от друга реальности, значит, одна из них незаконна. Для идеологии всегда существует опасность, что именно она будет признана незаконной. Отсюда вытекает уже известное нам отношение идеологии к оппоненту. Оппонент - это не уважаемый собеседник, с которым можно мирно обсуждать проблемы, а страшный призрак из другой реальности, своим появлением угрожающий самому существованию идеологии. Идеология стремится уничтожить другую реальность, и успокаивается только тогда, «когда ее границы совпадут с границами Вселенной». Отсюда - общеизвестный факт стремления идеологических социальных систем к неограниченной экспансии, даже во вред себе. Так же поступают и идеологии в науке, стремясь захватить максимальное число научных сообществ» [4, гл. 3].
Научно-идеологической ирреальности может угрожать не только оппонент, не только противостоящая научная теория. Сама природа, сама физическая, материальная реальность своим существованием может молчаливо свидетельствовать против нее. Например, «мичуринцами» был издан приказ, предписывающий повсеместно в лабораториях уничтожить мушек-дрозофил - классический объект, на котором генетики проводили свои эксперименты [19, с. 119]. Такой приказ сродни прожекту Козьмы Пруткова «О введении единомыслия в пространном нашем отчестве» и это показывает, что почва для схоластики, «вероучений» (типа лысенковского) и диктатуры в «мениталитете» россиян имелась задолго до октября 1917 г., а складывалась, вероятно, в раннем средневековье. Однако, как отмечает В.А. Леглер, до революции 1917 г. в отечественной науке ничего подобного советским локальным научным идеологиям не существовало. В.А. Леглер связывает это отчасти со спецификой организации советской науки, о чем будет сказано чуть ниже.
Каков же механизм, поддерживающий господство уже возникшей идеологии над научным сообществом? Научные теории опираются на согласованную убежденность ученых, использующих факты и логику. Противостоящие им локальные идеологии поддерживаются иным способом, поскольку факты и логика в распоряжении обоих сообществ одни и те же. Один из таких механизмов - это репрессии по отношению к противникам, административные методы воздействия (отстранение от работы, понижение в должности в научных и учебных учреждениях, отсутствие поощрений). «Изгнание из научного сообщества является высшей мерой наказания, которое ученые в состоянии осуществить сами. Оно оказывается вполне достаточным для нормального функционирования локальной идеологии, поскольку изгнанное лицо <…> не может в дальнейшем как-либо влиять на положение дел в сообществе. <…> Наиболее массовая и в то же время наименее заметная форма насилия заложена непосредственно в структуру сообщества. Она обнаруживается в тысячах обычных процедур, когда, например, научный руководитель дает подчиненному задание или оценивает полученные им результаты. Принуждение здесь не замечается или признается нормальным» [4, гл. 3].
В так называемых мягких локальных научных идеологиях оппоненты могут оставаться внутри сообщества и продолжать влиять на него. Здесь может существовать явление научной оппозиции, которое, играет важную роль в эволюции и крахе локальных идеологий. Локальные научные идеологии, тяготеющие к «идеологическому» полюсу, В.А. Леглер называет жесткими, тяготеющие к «научному» полюсу - мягкими. Граница между ними проходит примерно там, где за несогласие с научно-идеологическим учением начинают увольнять [4, гл. 3].
«Способность советской науки впадать в научно-идеологическое состояние и поддерживать его путем насилия - официально признаваемый факт, имеющий в официальном языке свои эвфемизмы. Локальная идеология называется там монополией одной школы, насилие - администрированием, специфические методы полемики - наклеиванием ярлыков, противостояние с мировой наукой - отставанием от нее и т.д.».
Легкость, с которой наука соскальзывает на путь локальной идеологии, постепенность перехода от науки к идеологии может создать впечатление, что это родственные, близкие интеллектуальные явления, естественно трансформирующиеся друг в друга. В действительности же наука и идеология есть скорее противоположные области человеческого духа. «Идеология как наука в смысле собственно научности есть нонсенс. У нее совсем другие источники и другие цели, нежели познание действительности... Идеология и наука суть взаимоисключающие <...> качественно разнородные явления» [4, гл. 3]. В.А. Леглер отмечает, что чем дальше отстоит каждая конкретная наука от гуманитарно-общественного ядра, тем меньше шанс, что она будет захвачена локальной научной идеологией [4, гл. 4].
В XX в. научные идеологии возникали не только на славянской почве. Так, в национал-социалистической Германии тоже создавались локальные научные идеологии, не уступающие лучшим советским образцам. «В стране Эйнштейна и Планка появляется “арийская” физика! На родине Гумбольдта и Геккеля создают “расовые” науки и говорят о расах!» [20, с. 63]. Так же как и в Советском Союзе, локальные идеологии в науке фашистской Германии возникали непосредственно в среде ученых и не обязательно диктовались государством. Поэтому можно говорить, что «не государственная организация, а государственная идеология заставляет науку превращаться в научную идеологию. <…> “Мостиком” от идеологии к идеологически нейтральным естественным наукам в Советском Союзе, как уже было сказано, служила диалектическая (марксистско-ленинская - А.В.) философия. <…> Дело в том, что наука по определению ограничена, касаясь лишь известной части Вселенной и не имея суждений о неизвестном. Идеология же неограниченна и охватывает Вселенную без остатка. Поэтому «передний край» науки для западного и советского ученого выглядел по-разному. У первого за границей известного лежит неизвестное, а у второго - диалектическая философия» [4, гл. 4].
«Террор власти всегда иррационален, и, как ни печально это признать, никакая мудрость и рассудительность, лояльность или упрямство не могут дать спасения и подсказать эффективные средства выживания» [21, с. 163]. Об этом красноречиво свидетельствуют разные судьбы таких выдающихся людей, как Н.И. Вавилов, С.П. Королев, Н.В. Тимофеев-Ресовский и И.П. Павлов. Судьбы Н. Вавилова и миллионов других талантливых, энергичных людей «вызывают неподдельную скорбь и все вместе - глубокую печаль и недоумение: зачем всё это было? Кому нужно было столь планомерно разрушать, топтать, губить то, что составляет основу основ современной циавилизации - науку и технику, ведь их достижения создают мощную экономику, необходимую обороноспособность государства, обеспечивают сильные позиции страны на мировой арене? <…> Другой мощный тоталитарный режим ХХ столетия - фашистская Германия, нацизм и лично Гитлер - никогда, однако, не позволял себе так запросто резать кур, несущих золотые яйца. Политическая лояльность - вот и все, что требовалось от ученого» [21, с. 160].
Однако, идеологическое вмешательство государства, как отмечает В.А. Леглер, не имеет всеобщего характера и его нельзя считать исключительной причиной появления научных идеологий.
Другой фактор, отличающий советскую науку от мировой и способствующий появлению локальных научных идеологий - это организационная структура советской науки. Ниже указаны специфические черты советского научного сообщества. Это, во-первых, закрытость сообщества. «Если ты <...> специалист, но соответствующей должности не занимаешь, туго тебе придется... Статью захочешь напечатать или на конференции выступить - забор перед тобой... Это три века назад какой-нибудь там шлифовальщик линз Бенедикт Спиноза мог печатать свой опус, не спрашивая согласия штатных “специалистов”» [22, с. 11]
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8
