Если восприятие «живой» реальности, естественных человеческих страстей и переживаний и восприятие художественной формы несо-вместимы в принципе, так как требуют различной настройки нашего аппарата восприятия, то искусство, которое предложило бы нам подоб-ное двойное видение, заставило бы нас окосеть. И прошлые века, осо-бенно XIX в. -- век реализма, насыщенный стилем, ставящий человече-ство центром тяжести произведения, является, с точки зрения совре-менным теоретиков, аномалией вкуса.

Главным интересом современного искусства, по мнению Ортеги-и-Гассета, является стилизация. Стилизовать -- значит деформировать реальность, дереализовать. Стилизация предполагает дегуманизацию. Показательным примером является, согласно испанскому мыслителю, разница между Вагнером и Дебюсси. У Вагнера мелодрама достигает безмерной экзальтации, переживания человека, отраженные в музыке, переходят даже в некое космическое измерение. «Необходимо было изгнать из музыки личные переживания, очистить ее, довести до об-разцовой объективности. Этот подвиг совершил Дебюсси. Только после него стало возможным слушать музыку невозмутимо, не упи-ваясь и не рыдая... Дебюсси дегуманизировал музыку, и потому с него начинается новая эра звукового искусства». Это же относится и к живописи: художник-традиционалист претендует на то, что он погру-жен в реальность изображаемого лица. Современный художник, вмес-то того чтобы пытаться изображать человека, решается нарисовать саму идею, схему этого человека. Экспрессионизм, кубизм и т.п. пере-шли от изображения предметов к изображению идей. Художник ослеп для внешнего мира и повернул зрачок внутрь, к субъективному ланд-шафту.

Современное искусство в тенденции приводит к вытеснению эле-ментов человеческого из искусства, оно очищается; наступит момент, когда человеческое содержание искусства станет настолько скудным, что сделается почти незаметным. И тогда его будут понимать только те, кто обладает даром художественной восприимчивости. Это будет ис-кусство для художников, а не для масс.

С точки зрения русского искусствоведа и философа Вейдле, совре-менные художники хотят уничтожить условности, сорвать литератур-ные покровы хотя бы для того, чтобы обнаружить под ними лишь голое, жалкое ничто. Все это приводит искусство к кризису, и первой его причиной был, начавшийся с эпохи романтизма, но с полной силой ощущаемый лишь сейчас, разрыв между искусством вообще, т.е. всякой возможной художественной формой, и человеческим содержанием, че-ловеческой душой самого художника.

Такой разрыв противоречит, согласно Вейдле, самой природе искус-ства: вымысел создает более реальных, более живых людей, чем они являются на самом деле, более живую и цельную жизнь, чем та, с кото-рый мы сталкиваемся в нашем эмпирическом опыте. Но реальность искусства -- не фантазия, это квинтэссенция самой жизни.

Всякое творчество основано на вере в истинность, в бытие творимо-го; без этой веры нет искусства. Для того чтобы создать живое дейст-вующее лицо, нужно верить в целостность человеческой личности -- именно верить, так как не во всяком опыте она дана и нельзя доказать ее доводами рассудка. Раньше изображения существует воображение. Но традиция классического искусства уже умерла, и сейчас лучшие современные писатели -- не те, что силятся ее продолжать во чтобы то ни стало и населяют бледные свои книги призраками и двойниками литературных героев прошлого, но те, что стремятся нарисовать образ героя таким, каким они его видят -- мерцающим, неверным, в его бес-конечном сиротстве, одиночестве, ищущим опоры и не находящим ее. Однако возможности тут не безграничны. Художественное творчество не может быть длительно совмещено с утратой веры в единство чело-века, с ущербом восприятия цельной личности. Опустошается душа, отказавшись от них. Даже заглядывая в глубь себя, человек не видит там ничего, кроме не живущего, а только мыслящего Я, претендующего на абсолютную власть над всяким явлением насквозь проанализиро-ванного мира.

В современном искусстве на первый план выступает не мир, а лич-ность самого художника. Данте и Шекспиром никто не интересовался, как Байроном. Но за последний век появились «науки» о Данте, Шекс-пире, Гете, Пушкине, что было невозможно в прошедшие века, Творчес-кая личность начинает казаться священней и нужней, чем совершенные ее творения. Вторая причина кризиса искусства вызвана умиранием великого стиля, который был свойствен художникам прошлого. Стиль -- это форма души как скрытая предпосылка всякого искусства. Он предоп-ределяет всякое личное творчество, обнаруживаясь во внутренней со-гласованности душ. Стиль -- это гарантия художественной цельности, предустановленная гармония связи содержания и формы. При его отсутствии форма превращается в формулу, а содержание -- в мертвый материал. Уже в конце XIX в. обнаружилось осознание того, что самые главные вещи в искусстве утрачены -- стиль, органическая культура, иррациональные основы художества, религиозная и национальная укорененность искусства. В искусстве пропадает человек, оно становится игрой, в нем все более торжествуют две стихии, одинаково ему враж-дебные -- эксперимент и документ. Либо художник развлекается свои-ми приемами, как шахматными ходами, либо просто обозревает обиль-ный, легко усваиваемый материал из истории, политэкономии, психо-патологии. «Искусство великих стилистических эпох полностью выра-жает человека именно потому, что в эти эпохи он не занят исключитель-но собою, не оглядывается ежеминутно на себя, обращен если не к Творцу, то к творению в несказанном его единстве, не к себе, а к тому высшему, чем он жив и что в нем живет. Все только человеческое ниже человека. В том искусстве нет и человека, где хочет быть только че-ловек».

Стиль нельзя ни выдумать, ни воспроизвести; нельзя выбрать как готовую систему форм, годную для перенесения в любую обстановку; подражание ему приводит только к стилизации. Стили росли и ветша-ли, надламывались и менялись, переходили один в другой; но в течение долгих веков за отдельным архитектором, поэтом, музыкантом всегда был стиль как форма души, как скрытая предпосылка всякого искусст-ва, как надличная предопределенность всякого личного творчества. Стиль осуществляется изнутри, через свободную волю человека, он не принуждение или закон. Он -- внешнее обнаружение внутренней со-гласованности души, он воплощенная в искусстве соборность творче-ства. Когда потухает соборность, гаснет стиль, и не разжечь его вновь никакой жаждой, никаким заклятием. Когда стиль налицо, его печать лежит на всем, что оформлено чело-веком, будь то стул, подсвечник, тарелка или здание, картина или ста-туя. Ремесло, при наличии стиля, не отделено никакой сколько-нибудь резкой чертой от искусства. В самом скромном ремесленном изделии проявляется чувство формы, сходное с тем, что сквозит в высочайших творениях того же времени, в силу чего «готический башмак» в чем-то родствен готическому собору. Гений этим ничуть не ограничен и не умален. Его оригинальность не разрушает, а развивает стиль. Ни одно произведение не может из него выпасть, и даже при крайней немощнос-ти не превращается в лжеискусство. Стиль гарантирует минимум ос-мысленности и оформленности. Выпадение из стиля -- не переход, а утрата стиля вообще.

Стиль дается искусству не искусством, а задачей, назначением, да-ется тем, чему искусство служит: хотя при этом, конечно, не все равно, чему именно оно служит, откуда и при каких условиях получает свои задания. Например, все стили в архитектуре коренились в храмостроительстве, т.е. в службе самым высоким потребностям. Все известные целостные стили, какие мы знаем, были порождены религией, и эту свою целостность получили от нее. В европейском мире это древнегре-ческий стиль, византийский, готический, а также тот, что родился в Италии (в Тоскане, во Флоренции) в эпоху Возрождения. Соответст-венно самыми выдающимися продуктами этого стиля являются Пар-фенон, Святая София, готические соборы Северной Франции, собор св. Петра в Риме. Сейчас все эти стили отошли в прошлое, но память о них живет в нынешнем бессилье, в той архитектуре, которая делает одинаковыми наши города.

Все вышесказанное можно отнести и к языку. Современный язык -- это язык, на котором разучиваются говорить и писать. Словарь беднеет, засоряясь технико-цивилизационными отбросами. Синтаксис упроща-ется параллельно упрощению грамматики, в соответствии с тем, чего сознательно ищут искусственные языки. Поэтика речи заменяется вульгарной прозой.

Отсутствие стиля пытаются подменить стилизацией, но она тем и отличается от стиля, что применяет рассудочно выделенные из стилис-тического единства формы для восстановления этого единства таким же рассудочным путем. Точно так же исчезновение из искусства чело-веческой жизни, души, человеческого тела означает замену логоса ло-гикой, торжество расчетов и выкладок голого рассудка. Гуревич П. С «Человек и культура». 1998 г. стр261-278

Заключение

Человеческий разум так устроен, что он всегда пытается дойти до конца, до максимальной идеи: до абсолютно чистой воды, абсолютно чистого воздуха, абсолютной нравственности -- т.е. до тех вещей, кото-рые в природе не встречаются, но должны быть. Ни один человек не живет всегда и постоянно по законам совести, но это не значит, что абсолютная нравственность -- химера. Это идея, без которой вообще невозможна никакая совместная человеческая жизнь.

Философствовать -- значит пытаться жить интересами чистого ра-зума, без всякой надежды или, лучше сказать, стремления к успеху, карьере, обогащению и т.п., интересами, которые направлены на иссле-дование последних оснований сущности и смысла бытия, сущности и смысла человеческого существования. Конечно, лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным. Но есть для человека вещи, которые выше здоровья, выше богатства. Например, сознание осмысленности собственного существования. Сознание того, что я занимаюсь самым важным и самым главным делом. Философы считают, что таким делом является напряженная духовная жизнь человека -- только она и отве-чает его назначению как человеческого существа.

«Математика, естествознание, законы, искусства, даже мораль и т.д., -- утверждал Кант, - не заполняют душу целиком; все еще оста-ется в ней место, которое намечено для чистого и спекулятивного разу-ма и незаполненность которого заставляет нас искать в причудливом, или в пустяках, или же в мечтательстве видимость занятия, а в сущнос-ти лишь развлечение, чтобы заглушить обременяющий зов разума, тре-бующего в соответствии со своим назначением чего-то такого, что удов-летворяло бы его для него самого, а не занимало бы его ради других целей или в пользу склонностей». Философия: учеб. - М.: ТК Велби, Издат-во Проспект, 2005г стр. 328

Список литературы

«Философский энциклопедический словарь» М. 1993 г.

Гуревич П. С «Человек и культура». 1998 г.

Философия: учеб. - М.: ТК Велби, Издат-во Проспект, 2005г.

Страницы: 1, 2, 3