Рефераты. Экзистенциалистская концепция личности

Экзистенция, центральное понятие экзистенциализма, определяется как специфически человеческий способ существовать в мире: в отличие от простого (самотождественного) бытия вещи, человек есть несовпадение с самим собой. Человек должен постоянно делать себя человеком, его бытие есть постоянная постановка себя под вопрос.

Общим для всего движения экзистенциализма является различие аутентичного и неаутентичного существования человека, противопоставление, в этой связи, «самости» и аутентичности - конформистскому, унифицированному, анонимному и безличному существованию «как все». Средний модус такого бытия - отпадение в безличность и, так сказать, уравнивание сознания с внешней средой: быть как все, как положено, как легко, как велит культура и т.п. Хайдеггер презрительно называет такой вид бытия "das man". Перевести это с немецкого точно нельзя, man - частица, образующая безличные формы глагола, как, например, "считается" "говорят", "надо" и т.п. Артикль перед частицей - способ ее формально субстантивировать.

Проблема превращения неподлинного человеческого бытия в подлинное является так же центральной проблемой философии человека Карла Ясперса. К единственному, к подлинному бытию, по мнению Ясперса, ведет “парение в ситуации и в мысли”. Человек должен занять соответствующую позицию к любой определенной форме экзистенции, он не должен связывать себя с какой-либо одной конкретной возможностью. Необходимо возвыситься до этого парящего самобытия. Такое парение, по идее Ясперса, должно предохранить мысль от укрепления и окостенения в определенной системе, а человека -- от погребения его в определенной жизненной экзистенции. Только в состоянии парения мы остаемся хозяевами своих мыслей и своего положения, открытыми к трансценденции и к познанию своей собственной безусловности в мире.

В отличие от Хайдеггера и Ясперса, французский экзистенциалист А. Камю не ставит вопроса о бытии вообще. Хайдеггер задавал вопрос о смысле бытия. Камю оставляет бытие в стороне и сосредоточивает внимание на проблеме смысла.

Понимание человеком фундаментальной специфичности своего места, статуса и значения в универсуме (экзистенциальное обеспечение связей и отношений мира, ситуации, исторических событий), осознание им своей участности в бытии, признание своей конечности, хрупкости, свободы и ответственности (без чего невозможно достижение аутентичного существования) сопряжены в экзистенциализме с ощущением «тревоги», «страха», «тошноты». Однако в понимании самого смысла экзистенции, аутентичности существования и свободы человека, равно как и путей достижения их, позиции экзистенциалистов радикально расходятся.

2.2 Понимание человеческой свободы

Человеческое бытие, согласно экзистенциалистам, -- совершенно уникальная реальность, к которому неприменимы никакие нечеловеческие мерки причинно-следственных связей, ничто внешнее не властно над человеком, он есть причина самого себя. Вот почему в экзистенциализме человек свободен, ибо свобода -- это сама экзистенция. Экзистенция является "обиталищем" человеческой свободы, а потому человек -- это свобода, и он осужден быть свободным. Основанием свободы в экзистенциализме является то, что человек сам себя создает, и он ответственен за все, что делает.

Можно сказать, что свобода в экзистенциалистской философии представляет два непременных условия:

-- возможность выбора человеком самой цели, или свобода его воли;

--возможность достичь человеком поставленной цели, или свобода его действия.

Вместе с тем, в характеристике свободы человека экзистенциализмом следует видеть некоторые особенности его религиозного и атеистического направлений.

Так, для религиозных экзистенциалистов свободу можно обрести только лишь в Боге. Согласно А. И. Шестову, например, свобода -- это познанная необходимость (имеется в виду Бог), надо познать необходимость и примириться с нею, отдать себя в руки этой необходимости. У К. Ясперса выбор человека происходит перед лицом Бога, и подлинный его выбор -- это выбор в себе "образа божьего". Для того, чтобы этот выбор состоялся, К. Ясперс рекомендует обратиться либо к общедоступной религиозной, либо к более сложной по форме философской вере.

Примерно то же просматривается в нерелигиозном экзистенциализме М. Хайдеггера, только с его точки зрения, выбор человека предполагает необходимость поставить себя не перед Богом, а перед последней возможностью своего бытия -- смертью. Тем самым человек оказывается перед лицом ничто. Только актом своего выбора перед лицом ничто человек обнаруживает и для себя, и для мира, что ему "говорит" в этот момент бытие. Конечно, человек может отказаться от своей свободы. Но отказаться от свободы -- это отвергнуть свою личность, что значит поступать и думать так, как поступают и думают все. При этом мир, в который погружается человек, как говорит об этом М. Хайдеггер, -- это "ман", то есть по существу безличный мир, в котором все анонимно, где каждый изолирован от других, усреднен и становится объектом действия. Это такой мир, где никто ничего не решает, а поэтому и не несет ни за что ответственности.

Онтологию свободы правомерно расценить как наиболее важную и интересную часть рассуждений Ж.-П. Сартра. Изложенная Сартром в «Бытии и Ничто» концепция свободы имеет много общего с хайдеггеровской, представленной в «Бытии и времени» -- прежде всего в том отношении, что оба пытались включить свободу в систему базовых понятий феноменологической онтологии. Однако, Сартр склонен скорее трактовать свободу как более глубокую, базисную онтологическую характеристику, как основание человеческой активности. «Первое условие активности -- это свобода», -- читаем мы в «Бытии и Ничто».

Сартр полагает, что «определить» свободу трудно, поскольку она «не имеет сущности», не может быть подведена, в частности, ни под какую необходимость. В ней, как в Dasein у Хайдеггера, «существование предшествует сущности и определяет ее». Почему мы утверждаем, что сартровская «свобода» сходна с хайдеггеровским Dasein? Да уже потому, что и то и другое наличествует лишь в модусе единичности! Это значит, что свобода не только не «одна и та же» у меня и у другого -- она даже не «одна и та же» в разных ситуациях моего собственного бытия. Более того: попытка как-то перенести способ действия (и предпочтение, и выбор) в другой контекст означает утрату свободы. Другими словами: свободно определив свое поведение в одной ситуации и попытавшись попросту повторить это поведение в другой ситуации, я действую «автоматически» -- т.е. отнюдь не свободно.

Свобода -- отнюдь не непредсказуемость поступков и желаний человека. Она -- в поисках самого себя, или, точнее, в выборе самого себя (или, в более современной терминологии, собственной идентичности). А тем самым -- и в выборе своего предметного мира, который вместе с тем выглядит как «открытие». Но ведь выбор -- если он действительный выбор -- необусловлен! Жизненное (экзистенциальное) решение -- это не выбор между тем, взять ли с собою зонтик или оставить его дома; выбор экзистенциален, когда ситуация судьбоносна, когда она «критическая», и когда нет возможности избежать выбора. Поскольку человек непременно переживает критические ситуации, когда нет возможности не выбирать и когда выбор не может быть заменен подсчетом шансов, -- человек «осужден» быть свободным, а свобода его абсурдна (аб-сурд, т.е. беспочвенность).

Казалось бы, рассуждения Сартра легко опровергнуть, пользуясь аргументами здравого смысла: какая уж тут свобода, если человек мал и даже ничтожен по сравнению с «обстоятельствами», включающими и силы природы, и роковые случайности, и мощь созданной людьми государственной машины, и многое другое! Да, соглашается Сартр, «я не "свободен" избежать ни влияния моего класса, ни влияния моей нации, ни влияния моей семьи -- не способен даже стать творцом собственной силы или удачи, ни справиться с самыми малыми своими причудами и привычками. Я родился рабочим, французом, наследственным сифилитиком или туберкулезником. История любой жизни, какой бы она ни была, -- это история неудачи». Конечно, продолжает Сартр, «человек оказывается сделанным климатом и почвою, расой и классом, языком, историей коллектива, часть которого он составляет, наследственностью, индивидуальными обстоятельствами своего детства, приобретенными привычками, большими и малыми событиями его жизни». Все это если и не очевидно, то тривиально. Но почему же все эти тривиальности не были аргументами в глазах защитников свободы? Хотя бы уже потому, что все перечисленное в их представлениях о сущности человека принималось во внимание в роли препятствий или «ограничителей» свободы. Более того: именно наличие препятствий свободе и делает ее очевидной! Быть свободным -- не значит «получать все, что хочешь»: это, скорее, быть в состоянии хотеть именно того, чего хочется: здесь человек «исходит из самого себя». Поэтому, подчеркивает Сартр, «успех никоим образом не важен для свободы». А потому единственное подлинно философское определение свободы -- это то, что она есть автономия выбора.

Мы постольку личности, поскольку свершаем свой, только свой, выбор. Свобода «для-себя» -- это «просвет бытия» или «разрыв в бытии», это момент решения. Жизнь свободного -- только выборы самого себя, череда «разрывов бытия», которые осуществляются с каждым актом выбора. (Достаточно известных языковых аналогов этой кальки с французского сколько угодно: «сжечь свои корабли», «порвать с прошлым», «круто изменить свою жизнь» и т.д. и т.п.)

Имея в виду все вышеизложенное, нет нужды доказывать, что для Сартра свобода неотрывна от ответственности: «...человек, будучи осужденным на то, чтобы быть свободным, несет на собственных плечах тяжесть всего мира: он ответственен за мир и за самого себя, и это способ бытия».

Есть, правда, один особый случай: я не могу отвечать за то, что родился. Но это значит, по Сартру, всего-навсего, что я не отвечаю только за свою ответственность! Мое бытие не имеет основания, я просто «заброшен» в мир, но после этого и вместе с этим я начинаю отвечать за себя, я свободен и ответственен, оставаясь беспочвенным. Но это значит также, что речь идет об экзистенциальной ответственности, а вовсе не об ответственности перед кем-то: обществом, отечеством, родителями или детьми.

В философии Камю, как и в философии Сартра, человек первоначально выступает в своем абсолютном одиночестве и конечности. Смысл существования утрачивается самым радикальным образом. Точка зрения А. Камю -- это, так сказать, «героический пессимизм». Надежды у него нет. Но у него есть свобода. Вне единственной фатальной неизбежности смерти есть свобода. Остается мир, в котором человек -- единственный хозяин. И он должен оставаться человеком, несмотря ни на что.

Страницы: 1, 2, 3



2012 © Все права защищены
При использовании материалов активная ссылка на источник обязательна.